Название: Странный Гейл
Автор: IRATI
Переводчик: Participante
Бета: Илдре
Рейтинг: R (может быть исправлен, так как уже не помню что там во второй части, но r точно есть)
Жанр: RPS
Пейринг: Gale/Randy (Гейл Харольд/Рэнди Харрисон)
Оригинал: irati.livejournal.com/218099.html
Разрешение на перевод: получено
От автора: RPS это как шоколад от которого не толстеешь. Полный и тотальный ООС, спасибо за внимание. Очевидно, что ни Гейла ни Рэнди лично я не знаю, и всё это лишь плод моего воображения.<....> Предполагается, что события происходят в 2006, когда Рэнди играет в театре в NY, а Гейл приступает к съёмкам в Пропавшей.
читать дальше На сцене появляется Гейл.
Наипервейшее правило для всех дерьмовых ситуаций: если ты попал в дерьмовую ситуацию, то это дерьмово. Далее следует правило номер два: дерьмовая ситуация достигает заоблачных высот не только в том случае, когда ты увяз в ней по самые помидоры, но и когда винить в этом кроме себя больше некого. Особенно остро этот вопрос стоит для Рэнди Умницы-Разумницы Харрисона.
Потому что Рэнди (и да, он чрезвычайно этим гордится) всегда есть кого винить. Общество, студию Фокс, христианские или еврейские обычаи, Фрейда, своих бывших сокурсников, плохую погоду, республиканцев и – это его любимое – истеричных фанаток, которые путают телевидение и реальную жизнь, ну или что там у них есть.
Однако сколько Рэнди ни ломает голову, он не может придумать, почему Фрейд и советники Буша из грёбаного Белого дома могли бы устроить против него заговор. Нет, не совсем так. Проблемы в том, чтобы найти причину, почему они могли бы захотеть насолить Рэнди Харрисону, нет никакой. Естественно гомофобия, и, возможно, обыкновенная зависть, им-то никто задницу не подставит. Но вот как винить их в том, что происходит прямо сейчас?
Разве это они ответили на телефонный звонок во вторник? Нет. Это был Рэнди. Это они сказали: «Да не вопрос, конечно приезжай, Гейл». Нет. Это не Дик Чейни решил, что было бы неплохо предложить Гейлу остановиться в комнате для гостей, пока он по делам в городе, и это не ублюдочный президент виноват, что Гейл ненавидит отели и с радостью согласился. И как он может винить ультрафашистские новости Фокс в том, что Гейл снова отпустил бородку? Так что, сколько Рэнди ни ломает голову, ничего стоящего на ум не идёт. Ведь эти ублюдки со студии Фокс, определённо недолюбливают бороды, поэтому даже тут прицепиться не к чему и остаётся лишь прикусить язык и посочувствовать себе, разнесчастному идиоту Рэнди Харрисону.
Когда он наконец подходит к двери, Гейл уже некоторое время жмет на кнопку дверного звонка. Рэнди видел из окна, как тот выходил из такси. И даже с высоты седьмого этажа он кажется невероятно притягательным. Чёртов придурок Гейл Харольд.
Как, как, НУ КАК он мог забыть, насколько Гейл красивый?! Вот чего он никак не может понять. КАК?! Ведь уже пять лет знакомы! Блядь! Это как если бы он выжег у себя в мозгу калёным железом «Гейл Харольд очень красивый», а потом преспокойно это проигнорировал, словно что-то незначительное, типа: «Отличная сегодня погода, Дик Чейни пристрелил какого-то чувака (1), телевидение – отстой, а Гейл Харольд очень красивый». Что-то наподобие «Да, мама, я сделаю уроки; хорошо, сегодня я поужинаю, но завтра же сажусь на диету; нет, конечно я никогда не трахнусь с натуралом, каким бы красавчиком он ни был». Одна из этих вещей, которые, казалось бы, всем известны, но которые нифига не значат, когда дело доходит до реальной ситуации. Их произносят столько раз, что смысл теряется, и когда ты наяву сталкиваешься нос к носу с бородатым Гейлом Харольдом в чёрном пальто и с улыбкой от уха до уха, красивый – это всего лишь слово, а то, что у тебя перед глазами, сравнимо с подарком, что ты мечтал получить на Рождество, будучи ребёнком, с причиной, по которой были изобретены поцелуи, с единственным мужчиной на этом свете, который обладает той красотой, что глядя на него хочется расплакаться, потому что – охтыбожемой – это слишком несправедливо. Гейл красив так, что у тебя отваливается челюсть. Гейл Харольд, будь он проклят, вытаскивает это своё тринадцатилетнее мальчишество, а на Рэнди, заметьте, раньше ни один мужчина не оказывал такого действия, ни когда ему было тринадцать, ни, тем более, сейчас, когда тридцатник не за горами. Это обезоруживает, а без оружия он чувствует себя полным идиотом, слишком уязвимым и чересчур счастливым оттого, что видит Гейла перед собой.
Прямо перед ним, в дверях его дома, с чемоданом и незнакомым запахом одеколона стоит самый невероятный мужчина на земле, и Рэнди с ужасом понимает, что тот не просто ему нравится, да он от него без ума, и проживание под одной крышей может стать серьёзной проблемой. Гейл кажется довольным жизнью и намного менее напряжённым, чем в Канаде. Сейчас, без своей извечной красной шляпы и марихуановой поволоки в глазах, он кажется немного чужим. Или он закапывает глазные капли или традиционный полуденный косячок остался в прошлом. Чудеса, да и только. Похоже, то, что сериал прикрыли, пошло ему на пользу, как ни крути.
Рэнди смотрит в глазок и ему кажется, что он вот-вот умрёт. Делает четыре глубоких вдоха. В голове роятся мысли - они же будут спать в соседних комнатах! Он возвращается к жизни, даёт себе мысленную оплеуху за столь жалкое поведение, переводит дух и открывает дверь. Гейл стоит, опершись о косяк, у него безмятежный взгляд и открытая, хоть и слегка насмешливая улыбка.
- Рэнди, а я тебя запомнил блондином.
Боги, как же я по тебе скучал идиотина, придурок чёртов.
- Но скверный характер остался при мне.
Зажигательная улыбка. Уже в третий раз Рэнди кажется, что он умирает.
- Так тебе лучше, - Гейл ставит сумку на пол и прибавляет нечто, что только Гейл может сказать в качестве комплимента. – Да, это мой мальчик.
А потом Гейл его обнимает. Порывисто, стопроцентно по-гейловски. Это одно из тех объятий, которые говорят: «Посмотри, какой я высокий», которые заставляют чувствовать себя маленьким ребёнком. Хотя нет, ведь даже соприкосновение с его одеждой провоцирует ощущения, которые неведомы ни одному ребёнку. Эти объятия пробуждают в Рэнди три дюжины неконтролируемых мыслей, оживляют в памяти воспоминания о последних днях съёмок, когда Гейл то появлялся, то исчезал куда-то, а вид у него был, как у терпящего кораблекрушение. Они заставляют его думать о Торонто и о трёх миллионах вещей, которые он позабыл, и ещё о стольких же, которые он предпочёл бы никогда не вспоминать. Это заставляет его думать о том, что он прижимался к обнажённому Гейлу бессчетное количество раз, и в то же время их тела никогда не соприкасались. Предполагалось, что он этого не должен был желать. Ему даже удалось убедить себя, что он действительно никогда этого и не желал. Что это была всего лишь одна из многих саморазрушительных фантазий.
Ему же всегда так хорошо удавалось врать самому себе.
Когда Гейл возвращает его к реальности, ноги Рэнди болтаются в воздухе.
- Устал?
Гейл не говорит ни да, ни нет, а его жест можно истолковать двояко. Прикусывает нижнюю губу, так что становится виден чуть искривлённый клык.
- Я по тебе соскучился, Рэн.
Это поистине удача, что люди не умеют превращаться в желе.
Потому что если бы умели, Гейл постоянно приводил бы его в это состояние.
Ренди даже в голову не приходит ответить, что он тоже соскучился, ведь это прозвучало бы, как «обожеятожеоченьпотебескучал!!!!», а он предпочитает держать под контролем свою «внутреннюю королеву». Поэтому он толкает Гейла кулаком в плечо, как бы говоря, что они же мужики, а у мужиков так не принято, словно говорит «да брось ты», будто они чёртовы члены чёртовой футбольной команды или что-то в этом духе. А Рэнди футбол терпеть не может. Ну, за исключением коленок футболистов.
- Ну давай, пошли, я тебе комнату покажу.
- Пошли.
Он бы пообещал ему показать висячие сады Семирамиды, согласись Гейл никогда не меняться, всегда оставаться таким же, хранить свою притягательную ленцу, очаровательную небрежность и завораживающую сексуальность. Да он бы согласился показать ему любой уголок этого мира, что уж говорить о собственной продуманно неряшливой квартире.
Жить с Гейлом странно, странно, странно.
Рэнди понадобилось два дня, чтобы свыкнуться с самой идеей. Рэнди, который проникся трудами Шопенгауэра лет в четырнадцать понадобилось ЦЕЛЫХ ДВА ДНЯ (ну и не забывайте о двух ночах), чтобы свыкнуться с идеей, что он живёт под одной крышей с Гейлом. Это временно, это ненадолго, но это факт. Он и Гейл живут вместе. Один дом, одна ванная комната. Разные комнаты – такова жестокая реальность - но туалет-то один.
За эти два дня легендарная странность Гейла находила своё выражение в совершенно непредсказуемых ситуациях. Одежда Гейла в самых неожиданных местах, например, рубашки на рукомойнике и джинсы на телевизоре. Поедание мюсли в три ночи и полночный полдник, состоящий из хлеба с песто (2), потому что ему не хочется ничего готовить.
- Нет, Гейл, я всё понимаю, но хлеб с песто…
Гейл пожимает плечами.
- Хлеб лежал там, а песто – вон там. Хлеб мне нравится, песто тоже.
Для мозга Гейла такая логика приемлема, для мозга Рэнди - нет, но Гейл улыбается, щека у него измазана зелёным соусом, и Рэнди готов соглашаться с ним, даже если он вдруг заявит, что Буш останется в Белом доме на третий срок, причём в роли первой леди.
Как тебе идейка, Рэнди? Отлично, Гейл, подумываю о том, чтобы проголосовать за республиканцев.
По правде говоря, он не может сказать ему «нет», просто не в состоянии.
Он проводит эти два дня, наблюдая за всеми его сумасбродствами, вывернутым наизнанку распорядком дня, суетой, беготнёй и этой странной-странной, просто наистраннейшей любовью к телевидению.
Во вторник вечером он целых пятнадцать минут сидит на диване в компании Гейла и смотрит нечто непонятное на языке, в котором явно преобладают согласные.
- Что мы смотрим?
Гейл безмятежно отвечает:
- Чешское национальное телевидение.
На экране танцуют какие-то люди. Это всё так странно. Аплодисменты, конферансье, опять танцующие пары, смех, клипы, какие-то музыкальные номера, ещё и ещё танцы. Похоже, эти люди за что-то получают премии. Кто-то плачет. Опять взрыв смеха. И снова танцы.
- Тебе это нравится?
Гейл продолжает медитировать на телевизор, хмурит лоб и, судя по всему, обстоятельно обдумывает ответы на главные вопросы бытия. Есть в нём что-то лукавое и вредное в этот момент. Но уже в следующее мгновение это ощущение пропадает, и напряжение тоже исчезает.
- Неа,- говорит он. - Хочу понять, в чём там суть.
И в этом весь Гейл, то ли величайший глупец, то ли экстравагантный сумасшедший гений. Вот умрёт он, а кто-нибудь найдёт у него под матрасом восемьдесят экзистенциональных новелл и получится, что «ого, а мы-то и не знали, что он был таким ярким, но так и непонятым гением».
С Гейлом всё возможно. Каждую минуту совместного существования Рэнди открывает что-то новое. Они проводили вместе по шестнадцать часов в сутки пять лет подряд, а он только сейчас узнает, что Гейл преспокойно смотрит чешское телевидение, ест на завтрак Doritos (3), у него выступают слёзы на глазах, когда он зевает, а спит он с приоткрытой дверью.
Рэнди не хочет этого, но всё равно смотрит. Или всё-таки хочет, но предпочёл бы не хотеть. Гейл лежит на кровати без майки, на животе, ноги под ворохом одеял, пряди волос торчат во все стороны, длинная, длиннющая спина и одеяло, которое начинается как раз там, где изгиб поясницы говорит: “смотри, но не трогай”. Ему не следовало и смотреть. Теперь этот изгиб будет преследовать его во сне и наяву. Во сне Рэнди станет пытаться лизнуть его, и это будет похоже на столкновение двух поездов.
Вещи, о которых Гейл не говорит.
Три дня искушений и чертыханий. Три дня Гейла Харольда в чистом виде. Гейл всегда молчалив, много смотрит телевизор, уходит куда-то в самое неурочное время, возвращается, когда в голову взбредёт, улыбается своим мыслям, впадает в меланхолию, хотя минуту назад, казалось, пребывал в прекрасном расположении духа. Прошло три дня, а он так ему ничего и не говорит. Прошло три дня, и вдруг - вот-те раз - новость обрушивается, как снег на голову, как взрыв глубинной бомбы, потрясший до основания устоявшийся порядок вещей. И Рэнди узнаёт об этом совершенно случайно.
Дело было так.
Гейл опять куда-то отправился, сообщив, что будет к ужину, так что, когда подходит время, Рэнди звонит ему, чтобы напомнить прихватить какой-нибудь еды, только не тайской, потому что она уже из ушей лезет. Набирает номер Гейла, но натыкается на голосовую почту. Значит, мобильный он отключил. Когда Гейл возвращается домой, то разговор у них получается каким-то глупым, дурацким. Рэанди говорит: «У тебя мобильный отключён», а Гейл отвечает: «Ага», а Рэнди: «А если тебе кто-нибудь захочет позвонить?». Ответ Гейла: «Ну, они увидят, что мобильник отключён». Рэнди не сдаётся: «А если это что-то важное?», и тут Гейл с места в карьер заявляет: «Я с ней порвал».
- Что ты сказал?
- Порвал. Мы с ней расстались. Разрыв. С ней. И всё.
Кажется, что Гейл в ужасе оттого, что ему пришлось это сказать. А когда Гейл в смятении, то начинает глотать слова. Он путается, запинается, его трудно понять, а ещё он начинает казаться выше. Как если бы его руки, ноги, тело удлинились, и он не понимает, что с ними делать.
- А мобильный…?
- Не хочу с ней разговаривать, хотя бы несколько дней. Ну ты понимаешь, все эти разговоры о расставании со всеми этими… этими упрёками, а ты сказал и… Ну ты понимаешь? – Рэнди кивает. Предполагается, что да, он всё понимает, что у него тоже есть немереный опыт в этих делах. – Я просто не могу вынести все это сейчас.
Одна секунда, две секунды, Рэнди продолжает смотреть и не понимает, что он должен чувствовать в этот самый момент. Гейл бросает её и приезжает к нему. Что он должен чувствовать?
Легко пожимая плечами, Гейл смотрит ему прямо в глаза. У него лицо ребёнка, забытого в детском саду. Раскаявшийся. Такой милый. Вот кто может на такого рассердиться? Рэнди может злиться на камни, соседей, республиканцев, Джерри Спрингера и свою мать, причём на всех одновременно, но он не может сердиться на взволнованного Гейла Харольда, который шарит по его кухонным шкафчикам в поисках еды.
- Ты хочешь…поговорить об этом?
- Нет, - следует поспешный ответ, но Гейл всё-таки немного развивает тему. – Особо нечего рассказывать. То есть, ничего такого не произошло. Ничего не изменилось.
Гейл находит в холодильнике апельсиновый сок, достаёт стакан, наливает себе немного, а потом, бог знает почему, начинает пить прямо из пакета. Переводит дух и пытается объяснить:
- Я не знаю, что произошло, но всё вдруг потеряло смысл. То, что было между нами, потеряло всякий смысл. В какой-то момент, это было даже неплохо, меня устраивало отсутствие смысла в наших отношениях, а потом стало просто невыносимо. – Пару раз взбалтывает содержимое пакета. – А сейчас вот не знаю, имеет ли смысл всё это.
Возможно, нет. Но Рэнди кажется, что он его понимает. Что во всём произошедшем больше смысла, чем во многих прочих вещах. Рэнди Харрисон, который в колледже с удовольствием зачитывался «Теорией чистого разума» Канта, всегда считал, что это бессвязное бормотание Гейла и полный разброд в мыслях несёт в себе своеобразную глубину. Впрочем, можно предположить, что это не так, а просто Гейл настолько красив, что любой бред в его исполнении вполне удобоварим.
- Мне так жаль, Гейл.
- Я не готов включить телефон. Ну, ты понимаешь. Пока нет.
- Конечно, - Рэнди старается всем своим видом сказать «я тебя понимаю», а не «бог мой, какой же ты странный». Он испытывает нестерпимое желание обнять Гейла, но сдерживает порыв, а просто смотрит, как тот пьёт сок. В голове вертится: «Боже мой, но… Какой. Же. Ты. Странный. Гейл.». Ну ладно, если быть предельно честными, то ещё он думает: «Вот сейчас ты расстался с подружкой, так как насчёт небольшого гомосексуального эксперимента?» Но это он ведь в шутку так думает… В шутку. Шутки тут процентов шестьдесят. А вот на девяносто девять процентов он предельно серьёзен. Но шестьдесят пять процентов ведь всё-таки от шутки! Гейл Харольд против точных наук. Это заведомо проигранный бой.
Гейл по-прежнему в доме: ещё больше странностей.
Рэнди без ума от театра. Он правда, правда, правда без ума от театра. Его завораживает не то, что он играет в театре, а сама идея, что можно играть в театре. Ему нравится ощущение, что играть на сцене – это хорошо, это не зря прожитая жизнь. Актёр может работать на телевидении, в кино, зарабатывать неплохие деньги и даже получать от этого удовольствие. Даже больше, актёр может сделать хорошее ТВ-шоу или кино, но всё равно телевидение, каким бы качественным оно ни было, никогда не сможет сравниться с театром. А Рэнди не нужны большой дом и миллионы фанатов. Ему даже не нужна дюжина поклонников. Зато он мечтает об отличной рецензии в Нью-Йорк Таймс. А успешно пройденные пробы на Бродвее во сто крат ценнее Звезды Славы в Голливуде. Он не хочет быть актёром. Он хочет быть Актёром. Он не создан для сиюминутных мелочей и строчных букв. Ему нужен свой курс в жизни. Жизнь вообще серьёзная штука, но когда он попытался объяснить всё это Гейлу, то вся серьёзность куда-то улетучивалась.
- Значит главная идея в том, что тебе нравится театр.
Гейл это произносит с неподдельным интересом, даже с некоторым жаром.
- Да, - подтверждает Рэнди. – Нравится.
Они болтают об этом. Об Амадеусе (4), об оф-Бродвее, и об оф-оф Бродвее (5) Об одной постановке, которая так запала в душу Рэнди и которую он видел в каком-то богом забытом театре, который, кажется, был даже за пределами Нью-Йорка. Болтают о проектах Гейла, о том, как же ему нравится верховая езда и об Уайте Эрпе (6) и о другом сериале, где Гейл будет сниматься и события в котором будут происходить в Атланте. «Съёмки-то будут проходить в другом месте». Рэнди знает, чем всё это кончится: он запишет “Deadwood” на свой TiVO, чтобы насладиться зрелищем Гейла на лошади. Этого он естественно не произносит вслух. Это было бы уже слишком. Вслух он говорит, что не будет смотреть этот мусор, даже чтобы поржать.
- После «Горбатой горы» я не воспринимаю кавбоев-натуралов, Гейл. Это как-то неестественно.
Они продолжают болтать о других проектах. Рэнди притворяется, что не помнит названий. Вместо “Vanished” (7) , он говорит «тот сериал про ФБР», однако делает в голове пометку, когда тот выйдет на экран, и обещает самому себе, что ничего не почувствует, если Гейл появится на экране в бронежилете поверх рубашки. Когда он учился в колледже, то тайно сох по Девиду Духовны в роли агента Малдера.
Тогда он подошёл ближе всего к пропасти, означающей стать фанатом чего-либо, появляющегося на телеэкране. Вот только сейчас ему не хватало вернуться к тому периоду, когда мозги атрофируются от чрезмерного разглядывания заветного ящика. Одним из постулатов в жизни Рэнди Харриса является то, что телевидение – это одна большая помойка. Слишком гетеросексуальное изобретение. И точка.
Но вот в чём парадокс: на протяжении этих двух дней он только и делает, что пялится в телек на пару с Гейлом. Если конкретизировать, то смотрят они в основном спорт. А чтобы быть уж совсем точными – футбол. Рэнди раньше никогда не смотрел футбол. Ладно, пару раз он смотрел за компанию бейсбол, но не европейский футбол, где по полю бегают мужики в коротких шортах и длинных гольфах. Поначалу он вообще не понимает, что там происходит, но ему до чёртиков нравится та сосредоточенность, с которой на всё это действо взирает Гейл. Потом Гейл объясняет ему правила, но он опять ничегошеньки не понимает, но продолжает наслаждаться сосредоточенностью Гейла и всеми его «Ох, да что ж ты творишь!», когда происходят какие-то заминки с участием арбитра, и его длинными объяснениями, почему Зидан это бог и всё в таком же духе.
Перед тем как решить стать актёром, Гейл хотел быть футболистом. Рэнди никогда не видел, как он гоняет мяч, но ему бы хотелось на это посмотреть.
- Ну и что такого выдающегося в этом Зидане, кроме его носа и дефицита волос на голове?
- Да жизни не хватит, чтобы объяснить, что делает его великим и таким особенным.
Это уже чересчур, и Рэнди чувствует укол ревности к футболисту.
- Так когда приступят к съёмкам того сериала про ФБР?
- На следующей неделе.
Рэнди проводит уйму времени на театральных репетициях, но когда коллеги предлагают: «А не пойти ли нам пропустить по кружечке пива?», он извиняется и идёт домой, где его ждут Зинедин Зидан, итальянская сборная в полном составе и Гейл, который сосредоточенно следит за игрой, проигрывает партию в голове, закусив нижнюю губу.
Когда его обожаемый идол лажает вопреки здравому смыслу и запарывает свой шанс забить гол с таким треском, какого Рэнди не видывал со времён выхода «Водного Мира» с Кевином Кёстнером, Гейл как-то затихает. Шумно дышит через нос, стискивает челюсти, переживает. Если бы Рэнди был телевизионным экраном, то взорвался бы к чёртовой бабушке от такого пристального взгляда. За все годы их знакомства, он как никогда походит в этот миг на Брайана. Источает нечто, что могло бы сойти просто за плохое настроение, но это напряжённость, и вся комната пропитывается этим напряжением. Его недовольство столь очевидно, что Рэнди в попытке утешить Гейла выдаёт самое плохое, что только можно сказать футбольному болельщику в подобной ситуации.
- Это же просто футбол, Гейл.
И тотчас раскаивается в сказанном. Это всё равно что сказать Оскару Уайльду: «Это же просто театр». Гейл мгновенно поворачивается нему и разглядывает с такой же сосредоточенностью, с которой минуту назад смотрел на экран. Это то внимание, которое мешает тебе двинуться с места, заставляет чувствовать себя настигнутым сексуальным преследователем, оно раздевает тебя, раскладывает на составляющие. Кажется, вот-вот он скажет что-то глубокое, что-то значительное, а, может, что-то, что уничтожит Рэнди на этом самом месте, но так же внезапно, как появилось, это напряжённое внимание рассеивается, и Гейл вновь выглядит безобидным и покорным.
- Иногда люди упускают свой шанс, не так ли?
Не дожидаясь ответа, он идёт к холодильнику за пивом. Великая фраза «Иногда люди упускают свой шанс». Да уж, нечего сказать, великая фраза. Когда Гейл возвращается с пивом для себя и Рэнди, Рэнди интересуется: «За что пьём?». И оба задумываются. «За великие фразы, и придурков, которые их придумывают», - хочется сказать Рэнди. Но лучше промолчать.
- За тех, кто упускает свой шанс, - произносит Гейл.
Великий тост.
Когда игра подходит к концу, никому не хочется отправляться в постель.
Гейл - король странностей
По воскресеньям Рэнди обычно отправляется в кровать пораньше, но сейчас по понедельникам он не так занят, так что идея пополуночничать в компании Гейла кажется не такой уж плохой. Где-то в глубине комнаты бормочет телевизор, за стеной слышны радостные выкрики соседей-итальянцев, которые только что откупорили бутылку шампанского. Они немного играют в покер, потом в стратегию, а затем в pictionary (8). В четыре утра, когда у Гейла красные глаза и он мил как никогда, он вдруг интересуется:
- Ты помнишь?
- Что?
Гейл объясняет. Хочет знать, помнит ли он одну сцену…Тот раз…
Ну, про Брайана, Джастина и скрипача. Ну, ты помнишь? Когда Джастин спутался с этим скрипачом, а Брайан узнаёт об этом от Майкла. Кажется, так всё было. Не помню точно, как он об этом узнаёт, но как-то узнаёт. Мы снимали тот эпизод, когда он дико злится, но Джастину ничего не говорит. Хотя нет, говорит. Ты помнишь? Когда он зло так его целует и продолжает играть на бильярде. Это ведь был бильярд? Там ещё реплика была «Поздравления победителю», а Джастин решил, что выиграл, а Брайан сказал, что нет. «Мы проиграли», - сказал. И это было классно прописано. И вот теперь вспоминаю, как мы с ней смотрели эту серию. Ещё до разрыва, и она сказала, что это лучший эпизод с моим участием, который она видела, а я его даже не помнил. Представляешь? То есть сам эпизод конечно помню, но без деталей. Помню, что чувствовал тогда: что кроме этих съёмок в мире больше ничего не существует. Только ты и я. Помнишь?
Однажды Рэнди наблюдал за тем, как горит пластик. Пластиковая плёнка с сигаретной пачки. Кладёшь такую в пепельницу, подносишь спичку, и плёнка мгновенно съёживается, как лопнувший воздушный шарик. Когда Гейл заводит речь о том эпизоде, описывает его таким тоном, с сердцем Рэнди происходит ровно то же самое.
- Я помню.
Ему немного сложно дышать, а в комнате воцаряется тишина кафедрального собора.
- Мне нравились эти сцены, - нежно говорит Гейл, - когда ты был там со мной. В этом странном и улётном месте.
Всё, что есть в Рэнди жёсткого и математически выверенного, в мгновение становится иррациональным и беззащитным. Гейл сминает его оборону.
- Это потому что ты сам странный и улётный, Гейл.
- Ну да, - сглатывает, отводит глаза, а потом приподнимает бровь и снова смотрит на Рэнди, подавляя его своим очарованием. - Я скучаю по всему этому.
Рэнди тоже скучает. Не по Канаде, не по съемкам и уж тем более не по своему персонажу. Но он крепко уяснил, что их не так много и они чрезвычайно ценны, эти моменты, когда твоя профессия возносит тебя на уровень такой близости, которую не раз переживали они с Гейлом. И не важно, что результатом этих моментов стал телесериал, потому что когда ты играешь роль и достигаешь этой высоты, то всё остальное уже не важно. Поэтому Рэнди шепчет в ответ: «Я тоже по тебе скучал», и объятие имеет привкус горечи. Зато улыбка Гейла, эта его улыбка «я огромная дикая кошка и я это знал» определённо несёт привкус победы.
Рэнди не помнит, в какой момент засыпает прямо там на диване. Просыпается он со следами от подушки на щеке и всклокоченными волосами. И чувством мира и спокойствия где-то внутри.
Длится это недолго.
Конец первой части.
(1) В 2006 г вице-президент США Дик Чейни по неосторожности выстрелил с близкого расстояния в своего компаньона по охоте.
(2) Популярный соус итальянской кухни на основе оливкового масла, базилика и сыра. Обычно песто продаётся в маленьких баночках и имеет специфический зелёный цвет.
(3) Популярная по всему миру марка начос
(4) Бродвейский мюзикл про времена и жизнь Вольфганга Амадея Моцарта.
(5) Оф Бродвей и оф-оф Бродвей - экспериментальные театры, удалённые от Бродвея, часто ставящие пьесы неизвестных авторов.
(6) Deadwoo. (2004 - 2006) Сериал о жизни Дикого Запада . Гейл играет Уайта Эрпа.
(7) Vanished/ Пропавшая. Сериал 2006 г.
(8) Игра, суть которой заключается в том, чтобы по нарисованному фрагменту, догадаться, что загадала команда противника.
Автор: IRATI
Переводчик: Participante
Бета: Илдре
Рейтинг: R (может быть исправлен, так как уже не помню что там во второй части, но r точно есть)
Жанр: RPS
Пейринг: Gale/Randy (Гейл Харольд/Рэнди Харрисон)
Оригинал: irati.livejournal.com/218099.html
Разрешение на перевод: получено
От автора: RPS это как шоколад от которого не толстеешь. Полный и тотальный ООС, спасибо за внимание. Очевидно, что ни Гейла ни Рэнди лично я не знаю, и всё это лишь плод моего воображения.<....> Предполагается, что события происходят в 2006, когда Рэнди играет в театре в NY, а Гейл приступает к съёмкам в Пропавшей.
читать дальше На сцене появляется Гейл.
Наипервейшее правило для всех дерьмовых ситуаций: если ты попал в дерьмовую ситуацию, то это дерьмово. Далее следует правило номер два: дерьмовая ситуация достигает заоблачных высот не только в том случае, когда ты увяз в ней по самые помидоры, но и когда винить в этом кроме себя больше некого. Особенно остро этот вопрос стоит для Рэнди Умницы-Разумницы Харрисона.
Потому что Рэнди (и да, он чрезвычайно этим гордится) всегда есть кого винить. Общество, студию Фокс, христианские или еврейские обычаи, Фрейда, своих бывших сокурсников, плохую погоду, республиканцев и – это его любимое – истеричных фанаток, которые путают телевидение и реальную жизнь, ну или что там у них есть.
Однако сколько Рэнди ни ломает голову, он не может придумать, почему Фрейд и советники Буша из грёбаного Белого дома могли бы устроить против него заговор. Нет, не совсем так. Проблемы в том, чтобы найти причину, почему они могли бы захотеть насолить Рэнди Харрисону, нет никакой. Естественно гомофобия, и, возможно, обыкновенная зависть, им-то никто задницу не подставит. Но вот как винить их в том, что происходит прямо сейчас?
Разве это они ответили на телефонный звонок во вторник? Нет. Это был Рэнди. Это они сказали: «Да не вопрос, конечно приезжай, Гейл». Нет. Это не Дик Чейни решил, что было бы неплохо предложить Гейлу остановиться в комнате для гостей, пока он по делам в городе, и это не ублюдочный президент виноват, что Гейл ненавидит отели и с радостью согласился. И как он может винить ультрафашистские новости Фокс в том, что Гейл снова отпустил бородку? Так что, сколько Рэнди ни ломает голову, ничего стоящего на ум не идёт. Ведь эти ублюдки со студии Фокс, определённо недолюбливают бороды, поэтому даже тут прицепиться не к чему и остаётся лишь прикусить язык и посочувствовать себе, разнесчастному идиоту Рэнди Харрисону.
Когда он наконец подходит к двери, Гейл уже некоторое время жмет на кнопку дверного звонка. Рэнди видел из окна, как тот выходил из такси. И даже с высоты седьмого этажа он кажется невероятно притягательным. Чёртов придурок Гейл Харольд.
Как, как, НУ КАК он мог забыть, насколько Гейл красивый?! Вот чего он никак не может понять. КАК?! Ведь уже пять лет знакомы! Блядь! Это как если бы он выжег у себя в мозгу калёным железом «Гейл Харольд очень красивый», а потом преспокойно это проигнорировал, словно что-то незначительное, типа: «Отличная сегодня погода, Дик Чейни пристрелил какого-то чувака (1), телевидение – отстой, а Гейл Харольд очень красивый». Что-то наподобие «Да, мама, я сделаю уроки; хорошо, сегодня я поужинаю, но завтра же сажусь на диету; нет, конечно я никогда не трахнусь с натуралом, каким бы красавчиком он ни был». Одна из этих вещей, которые, казалось бы, всем известны, но которые нифига не значат, когда дело доходит до реальной ситуации. Их произносят столько раз, что смысл теряется, и когда ты наяву сталкиваешься нос к носу с бородатым Гейлом Харольдом в чёрном пальто и с улыбкой от уха до уха, красивый – это всего лишь слово, а то, что у тебя перед глазами, сравнимо с подарком, что ты мечтал получить на Рождество, будучи ребёнком, с причиной, по которой были изобретены поцелуи, с единственным мужчиной на этом свете, который обладает той красотой, что глядя на него хочется расплакаться, потому что – охтыбожемой – это слишком несправедливо. Гейл красив так, что у тебя отваливается челюсть. Гейл Харольд, будь он проклят, вытаскивает это своё тринадцатилетнее мальчишество, а на Рэнди, заметьте, раньше ни один мужчина не оказывал такого действия, ни когда ему было тринадцать, ни, тем более, сейчас, когда тридцатник не за горами. Это обезоруживает, а без оружия он чувствует себя полным идиотом, слишком уязвимым и чересчур счастливым оттого, что видит Гейла перед собой.
Прямо перед ним, в дверях его дома, с чемоданом и незнакомым запахом одеколона стоит самый невероятный мужчина на земле, и Рэнди с ужасом понимает, что тот не просто ему нравится, да он от него без ума, и проживание под одной крышей может стать серьёзной проблемой. Гейл кажется довольным жизнью и намного менее напряжённым, чем в Канаде. Сейчас, без своей извечной красной шляпы и марихуановой поволоки в глазах, он кажется немного чужим. Или он закапывает глазные капли или традиционный полуденный косячок остался в прошлом. Чудеса, да и только. Похоже, то, что сериал прикрыли, пошло ему на пользу, как ни крути.
Рэнди смотрит в глазок и ему кажется, что он вот-вот умрёт. Делает четыре глубоких вдоха. В голове роятся мысли - они же будут спать в соседних комнатах! Он возвращается к жизни, даёт себе мысленную оплеуху за столь жалкое поведение, переводит дух и открывает дверь. Гейл стоит, опершись о косяк, у него безмятежный взгляд и открытая, хоть и слегка насмешливая улыбка.
- Рэнди, а я тебя запомнил блондином.
Боги, как же я по тебе скучал идиотина, придурок чёртов.
- Но скверный характер остался при мне.
Зажигательная улыбка. Уже в третий раз Рэнди кажется, что он умирает.
- Так тебе лучше, - Гейл ставит сумку на пол и прибавляет нечто, что только Гейл может сказать в качестве комплимента. – Да, это мой мальчик.
А потом Гейл его обнимает. Порывисто, стопроцентно по-гейловски. Это одно из тех объятий, которые говорят: «Посмотри, какой я высокий», которые заставляют чувствовать себя маленьким ребёнком. Хотя нет, ведь даже соприкосновение с его одеждой провоцирует ощущения, которые неведомы ни одному ребёнку. Эти объятия пробуждают в Рэнди три дюжины неконтролируемых мыслей, оживляют в памяти воспоминания о последних днях съёмок, когда Гейл то появлялся, то исчезал куда-то, а вид у него был, как у терпящего кораблекрушение. Они заставляют его думать о Торонто и о трёх миллионах вещей, которые он позабыл, и ещё о стольких же, которые он предпочёл бы никогда не вспоминать. Это заставляет его думать о том, что он прижимался к обнажённому Гейлу бессчетное количество раз, и в то же время их тела никогда не соприкасались. Предполагалось, что он этого не должен был желать. Ему даже удалось убедить себя, что он действительно никогда этого и не желал. Что это была всего лишь одна из многих саморазрушительных фантазий.
Ему же всегда так хорошо удавалось врать самому себе.
Когда Гейл возвращает его к реальности, ноги Рэнди болтаются в воздухе.
- Устал?
Гейл не говорит ни да, ни нет, а его жест можно истолковать двояко. Прикусывает нижнюю губу, так что становится виден чуть искривлённый клык.
- Я по тебе соскучился, Рэн.
Это поистине удача, что люди не умеют превращаться в желе.
Потому что если бы умели, Гейл постоянно приводил бы его в это состояние.
Ренди даже в голову не приходит ответить, что он тоже соскучился, ведь это прозвучало бы, как «обожеятожеоченьпотебескучал!!!!», а он предпочитает держать под контролем свою «внутреннюю королеву». Поэтому он толкает Гейла кулаком в плечо, как бы говоря, что они же мужики, а у мужиков так не принято, словно говорит «да брось ты», будто они чёртовы члены чёртовой футбольной команды или что-то в этом духе. А Рэнди футбол терпеть не может. Ну, за исключением коленок футболистов.
- Ну давай, пошли, я тебе комнату покажу.
- Пошли.
Он бы пообещал ему показать висячие сады Семирамиды, согласись Гейл никогда не меняться, всегда оставаться таким же, хранить свою притягательную ленцу, очаровательную небрежность и завораживающую сексуальность. Да он бы согласился показать ему любой уголок этого мира, что уж говорить о собственной продуманно неряшливой квартире.
Жить с Гейлом странно, странно, странно.
Рэнди понадобилось два дня, чтобы свыкнуться с самой идеей. Рэнди, который проникся трудами Шопенгауэра лет в четырнадцать понадобилось ЦЕЛЫХ ДВА ДНЯ (ну и не забывайте о двух ночах), чтобы свыкнуться с идеей, что он живёт под одной крышей с Гейлом. Это временно, это ненадолго, но это факт. Он и Гейл живут вместе. Один дом, одна ванная комната. Разные комнаты – такова жестокая реальность - но туалет-то один.
За эти два дня легендарная странность Гейла находила своё выражение в совершенно непредсказуемых ситуациях. Одежда Гейла в самых неожиданных местах, например, рубашки на рукомойнике и джинсы на телевизоре. Поедание мюсли в три ночи и полночный полдник, состоящий из хлеба с песто (2), потому что ему не хочется ничего готовить.
- Нет, Гейл, я всё понимаю, но хлеб с песто…
Гейл пожимает плечами.
- Хлеб лежал там, а песто – вон там. Хлеб мне нравится, песто тоже.
Для мозга Гейла такая логика приемлема, для мозга Рэнди - нет, но Гейл улыбается, щека у него измазана зелёным соусом, и Рэнди готов соглашаться с ним, даже если он вдруг заявит, что Буш останется в Белом доме на третий срок, причём в роли первой леди.
Как тебе идейка, Рэнди? Отлично, Гейл, подумываю о том, чтобы проголосовать за республиканцев.
По правде говоря, он не может сказать ему «нет», просто не в состоянии.
Он проводит эти два дня, наблюдая за всеми его сумасбродствами, вывернутым наизнанку распорядком дня, суетой, беготнёй и этой странной-странной, просто наистраннейшей любовью к телевидению.
Во вторник вечером он целых пятнадцать минут сидит на диване в компании Гейла и смотрит нечто непонятное на языке, в котором явно преобладают согласные.
- Что мы смотрим?
Гейл безмятежно отвечает:
- Чешское национальное телевидение.
На экране танцуют какие-то люди. Это всё так странно. Аплодисменты, конферансье, опять танцующие пары, смех, клипы, какие-то музыкальные номера, ещё и ещё танцы. Похоже, эти люди за что-то получают премии. Кто-то плачет. Опять взрыв смеха. И снова танцы.
- Тебе это нравится?
Гейл продолжает медитировать на телевизор, хмурит лоб и, судя по всему, обстоятельно обдумывает ответы на главные вопросы бытия. Есть в нём что-то лукавое и вредное в этот момент. Но уже в следующее мгновение это ощущение пропадает, и напряжение тоже исчезает.
- Неа,- говорит он. - Хочу понять, в чём там суть.
И в этом весь Гейл, то ли величайший глупец, то ли экстравагантный сумасшедший гений. Вот умрёт он, а кто-нибудь найдёт у него под матрасом восемьдесят экзистенциональных новелл и получится, что «ого, а мы-то и не знали, что он был таким ярким, но так и непонятым гением».
С Гейлом всё возможно. Каждую минуту совместного существования Рэнди открывает что-то новое. Они проводили вместе по шестнадцать часов в сутки пять лет подряд, а он только сейчас узнает, что Гейл преспокойно смотрит чешское телевидение, ест на завтрак Doritos (3), у него выступают слёзы на глазах, когда он зевает, а спит он с приоткрытой дверью.
Рэнди не хочет этого, но всё равно смотрит. Или всё-таки хочет, но предпочёл бы не хотеть. Гейл лежит на кровати без майки, на животе, ноги под ворохом одеял, пряди волос торчат во все стороны, длинная, длиннющая спина и одеяло, которое начинается как раз там, где изгиб поясницы говорит: “смотри, но не трогай”. Ему не следовало и смотреть. Теперь этот изгиб будет преследовать его во сне и наяву. Во сне Рэнди станет пытаться лизнуть его, и это будет похоже на столкновение двух поездов.
Вещи, о которых Гейл не говорит.
Три дня искушений и чертыханий. Три дня Гейла Харольда в чистом виде. Гейл всегда молчалив, много смотрит телевизор, уходит куда-то в самое неурочное время, возвращается, когда в голову взбредёт, улыбается своим мыслям, впадает в меланхолию, хотя минуту назад, казалось, пребывал в прекрасном расположении духа. Прошло три дня, а он так ему ничего и не говорит. Прошло три дня, и вдруг - вот-те раз - новость обрушивается, как снег на голову, как взрыв глубинной бомбы, потрясший до основания устоявшийся порядок вещей. И Рэнди узнаёт об этом совершенно случайно.
Дело было так.
Гейл опять куда-то отправился, сообщив, что будет к ужину, так что, когда подходит время, Рэнди звонит ему, чтобы напомнить прихватить какой-нибудь еды, только не тайской, потому что она уже из ушей лезет. Набирает номер Гейла, но натыкается на голосовую почту. Значит, мобильный он отключил. Когда Гейл возвращается домой, то разговор у них получается каким-то глупым, дурацким. Рэанди говорит: «У тебя мобильный отключён», а Гейл отвечает: «Ага», а Рэнди: «А если тебе кто-нибудь захочет позвонить?». Ответ Гейла: «Ну, они увидят, что мобильник отключён». Рэнди не сдаётся: «А если это что-то важное?», и тут Гейл с места в карьер заявляет: «Я с ней порвал».
- Что ты сказал?
- Порвал. Мы с ней расстались. Разрыв. С ней. И всё.
Кажется, что Гейл в ужасе оттого, что ему пришлось это сказать. А когда Гейл в смятении, то начинает глотать слова. Он путается, запинается, его трудно понять, а ещё он начинает казаться выше. Как если бы его руки, ноги, тело удлинились, и он не понимает, что с ними делать.
- А мобильный…?
- Не хочу с ней разговаривать, хотя бы несколько дней. Ну ты понимаешь, все эти разговоры о расставании со всеми этими… этими упрёками, а ты сказал и… Ну ты понимаешь? – Рэнди кивает. Предполагается, что да, он всё понимает, что у него тоже есть немереный опыт в этих делах. – Я просто не могу вынести все это сейчас.
Одна секунда, две секунды, Рэнди продолжает смотреть и не понимает, что он должен чувствовать в этот самый момент. Гейл бросает её и приезжает к нему. Что он должен чувствовать?
Легко пожимая плечами, Гейл смотрит ему прямо в глаза. У него лицо ребёнка, забытого в детском саду. Раскаявшийся. Такой милый. Вот кто может на такого рассердиться? Рэнди может злиться на камни, соседей, республиканцев, Джерри Спрингера и свою мать, причём на всех одновременно, но он не может сердиться на взволнованного Гейла Харольда, который шарит по его кухонным шкафчикам в поисках еды.
- Ты хочешь…поговорить об этом?
- Нет, - следует поспешный ответ, но Гейл всё-таки немного развивает тему. – Особо нечего рассказывать. То есть, ничего такого не произошло. Ничего не изменилось.
Гейл находит в холодильнике апельсиновый сок, достаёт стакан, наливает себе немного, а потом, бог знает почему, начинает пить прямо из пакета. Переводит дух и пытается объяснить:
- Я не знаю, что произошло, но всё вдруг потеряло смысл. То, что было между нами, потеряло всякий смысл. В какой-то момент, это было даже неплохо, меня устраивало отсутствие смысла в наших отношениях, а потом стало просто невыносимо. – Пару раз взбалтывает содержимое пакета. – А сейчас вот не знаю, имеет ли смысл всё это.
Возможно, нет. Но Рэнди кажется, что он его понимает. Что во всём произошедшем больше смысла, чем во многих прочих вещах. Рэнди Харрисон, который в колледже с удовольствием зачитывался «Теорией чистого разума» Канта, всегда считал, что это бессвязное бормотание Гейла и полный разброд в мыслях несёт в себе своеобразную глубину. Впрочем, можно предположить, что это не так, а просто Гейл настолько красив, что любой бред в его исполнении вполне удобоварим.
- Мне так жаль, Гейл.
- Я не готов включить телефон. Ну, ты понимаешь. Пока нет.
- Конечно, - Рэнди старается всем своим видом сказать «я тебя понимаю», а не «бог мой, какой же ты странный». Он испытывает нестерпимое желание обнять Гейла, но сдерживает порыв, а просто смотрит, как тот пьёт сок. В голове вертится: «Боже мой, но… Какой. Же. Ты. Странный. Гейл.». Ну ладно, если быть предельно честными, то ещё он думает: «Вот сейчас ты расстался с подружкой, так как насчёт небольшого гомосексуального эксперимента?» Но это он ведь в шутку так думает… В шутку. Шутки тут процентов шестьдесят. А вот на девяносто девять процентов он предельно серьёзен. Но шестьдесят пять процентов ведь всё-таки от шутки! Гейл Харольд против точных наук. Это заведомо проигранный бой.
Гейл по-прежнему в доме: ещё больше странностей.
Рэнди без ума от театра. Он правда, правда, правда без ума от театра. Его завораживает не то, что он играет в театре, а сама идея, что можно играть в театре. Ему нравится ощущение, что играть на сцене – это хорошо, это не зря прожитая жизнь. Актёр может работать на телевидении, в кино, зарабатывать неплохие деньги и даже получать от этого удовольствие. Даже больше, актёр может сделать хорошее ТВ-шоу или кино, но всё равно телевидение, каким бы качественным оно ни было, никогда не сможет сравниться с театром. А Рэнди не нужны большой дом и миллионы фанатов. Ему даже не нужна дюжина поклонников. Зато он мечтает об отличной рецензии в Нью-Йорк Таймс. А успешно пройденные пробы на Бродвее во сто крат ценнее Звезды Славы в Голливуде. Он не хочет быть актёром. Он хочет быть Актёром. Он не создан для сиюминутных мелочей и строчных букв. Ему нужен свой курс в жизни. Жизнь вообще серьёзная штука, но когда он попытался объяснить всё это Гейлу, то вся серьёзность куда-то улетучивалась.
- Значит главная идея в том, что тебе нравится театр.
Гейл это произносит с неподдельным интересом, даже с некоторым жаром.
- Да, - подтверждает Рэнди. – Нравится.
Они болтают об этом. Об Амадеусе (4), об оф-Бродвее, и об оф-оф Бродвее (5) Об одной постановке, которая так запала в душу Рэнди и которую он видел в каком-то богом забытом театре, который, кажется, был даже за пределами Нью-Йорка. Болтают о проектах Гейла, о том, как же ему нравится верховая езда и об Уайте Эрпе (6) и о другом сериале, где Гейл будет сниматься и события в котором будут происходить в Атланте. «Съёмки-то будут проходить в другом месте». Рэнди знает, чем всё это кончится: он запишет “Deadwood” на свой TiVO, чтобы насладиться зрелищем Гейла на лошади. Этого он естественно не произносит вслух. Это было бы уже слишком. Вслух он говорит, что не будет смотреть этот мусор, даже чтобы поржать.
- После «Горбатой горы» я не воспринимаю кавбоев-натуралов, Гейл. Это как-то неестественно.
Они продолжают болтать о других проектах. Рэнди притворяется, что не помнит названий. Вместо “Vanished” (7) , он говорит «тот сериал про ФБР», однако делает в голове пометку, когда тот выйдет на экран, и обещает самому себе, что ничего не почувствует, если Гейл появится на экране в бронежилете поверх рубашки. Когда он учился в колледже, то тайно сох по Девиду Духовны в роли агента Малдера.
Тогда он подошёл ближе всего к пропасти, означающей стать фанатом чего-либо, появляющегося на телеэкране. Вот только сейчас ему не хватало вернуться к тому периоду, когда мозги атрофируются от чрезмерного разглядывания заветного ящика. Одним из постулатов в жизни Рэнди Харриса является то, что телевидение – это одна большая помойка. Слишком гетеросексуальное изобретение. И точка.
Но вот в чём парадокс: на протяжении этих двух дней он только и делает, что пялится в телек на пару с Гейлом. Если конкретизировать, то смотрят они в основном спорт. А чтобы быть уж совсем точными – футбол. Рэнди раньше никогда не смотрел футбол. Ладно, пару раз он смотрел за компанию бейсбол, но не европейский футбол, где по полю бегают мужики в коротких шортах и длинных гольфах. Поначалу он вообще не понимает, что там происходит, но ему до чёртиков нравится та сосредоточенность, с которой на всё это действо взирает Гейл. Потом Гейл объясняет ему правила, но он опять ничегошеньки не понимает, но продолжает наслаждаться сосредоточенностью Гейла и всеми его «Ох, да что ж ты творишь!», когда происходят какие-то заминки с участием арбитра, и его длинными объяснениями, почему Зидан это бог и всё в таком же духе.
Перед тем как решить стать актёром, Гейл хотел быть футболистом. Рэнди никогда не видел, как он гоняет мяч, но ему бы хотелось на это посмотреть.
- Ну и что такого выдающегося в этом Зидане, кроме его носа и дефицита волос на голове?
- Да жизни не хватит, чтобы объяснить, что делает его великим и таким особенным.
Это уже чересчур, и Рэнди чувствует укол ревности к футболисту.
- Так когда приступят к съёмкам того сериала про ФБР?
- На следующей неделе.
Рэнди проводит уйму времени на театральных репетициях, но когда коллеги предлагают: «А не пойти ли нам пропустить по кружечке пива?», он извиняется и идёт домой, где его ждут Зинедин Зидан, итальянская сборная в полном составе и Гейл, который сосредоточенно следит за игрой, проигрывает партию в голове, закусив нижнюю губу.
Когда его обожаемый идол лажает вопреки здравому смыслу и запарывает свой шанс забить гол с таким треском, какого Рэнди не видывал со времён выхода «Водного Мира» с Кевином Кёстнером, Гейл как-то затихает. Шумно дышит через нос, стискивает челюсти, переживает. Если бы Рэнди был телевизионным экраном, то взорвался бы к чёртовой бабушке от такого пристального взгляда. За все годы их знакомства, он как никогда походит в этот миг на Брайана. Источает нечто, что могло бы сойти просто за плохое настроение, но это напряжённость, и вся комната пропитывается этим напряжением. Его недовольство столь очевидно, что Рэнди в попытке утешить Гейла выдаёт самое плохое, что только можно сказать футбольному болельщику в подобной ситуации.
- Это же просто футбол, Гейл.
И тотчас раскаивается в сказанном. Это всё равно что сказать Оскару Уайльду: «Это же просто театр». Гейл мгновенно поворачивается нему и разглядывает с такой же сосредоточенностью, с которой минуту назад смотрел на экран. Это то внимание, которое мешает тебе двинуться с места, заставляет чувствовать себя настигнутым сексуальным преследователем, оно раздевает тебя, раскладывает на составляющие. Кажется, вот-вот он скажет что-то глубокое, что-то значительное, а, может, что-то, что уничтожит Рэнди на этом самом месте, но так же внезапно, как появилось, это напряжённое внимание рассеивается, и Гейл вновь выглядит безобидным и покорным.
- Иногда люди упускают свой шанс, не так ли?
Не дожидаясь ответа, он идёт к холодильнику за пивом. Великая фраза «Иногда люди упускают свой шанс». Да уж, нечего сказать, великая фраза. Когда Гейл возвращается с пивом для себя и Рэнди, Рэнди интересуется: «За что пьём?». И оба задумываются. «За великие фразы, и придурков, которые их придумывают», - хочется сказать Рэнди. Но лучше промолчать.
- За тех, кто упускает свой шанс, - произносит Гейл.
Великий тост.
Когда игра подходит к концу, никому не хочется отправляться в постель.
Гейл - король странностей
По воскресеньям Рэнди обычно отправляется в кровать пораньше, но сейчас по понедельникам он не так занят, так что идея пополуночничать в компании Гейла кажется не такой уж плохой. Где-то в глубине комнаты бормочет телевизор, за стеной слышны радостные выкрики соседей-итальянцев, которые только что откупорили бутылку шампанского. Они немного играют в покер, потом в стратегию, а затем в pictionary (8). В четыре утра, когда у Гейла красные глаза и он мил как никогда, он вдруг интересуется:
- Ты помнишь?
- Что?
Гейл объясняет. Хочет знать, помнит ли он одну сцену…Тот раз…
Ну, про Брайана, Джастина и скрипача. Ну, ты помнишь? Когда Джастин спутался с этим скрипачом, а Брайан узнаёт об этом от Майкла. Кажется, так всё было. Не помню точно, как он об этом узнаёт, но как-то узнаёт. Мы снимали тот эпизод, когда он дико злится, но Джастину ничего не говорит. Хотя нет, говорит. Ты помнишь? Когда он зло так его целует и продолжает играть на бильярде. Это ведь был бильярд? Там ещё реплика была «Поздравления победителю», а Джастин решил, что выиграл, а Брайан сказал, что нет. «Мы проиграли», - сказал. И это было классно прописано. И вот теперь вспоминаю, как мы с ней смотрели эту серию. Ещё до разрыва, и она сказала, что это лучший эпизод с моим участием, который она видела, а я его даже не помнил. Представляешь? То есть сам эпизод конечно помню, но без деталей. Помню, что чувствовал тогда: что кроме этих съёмок в мире больше ничего не существует. Только ты и я. Помнишь?
Однажды Рэнди наблюдал за тем, как горит пластик. Пластиковая плёнка с сигаретной пачки. Кладёшь такую в пепельницу, подносишь спичку, и плёнка мгновенно съёживается, как лопнувший воздушный шарик. Когда Гейл заводит речь о том эпизоде, описывает его таким тоном, с сердцем Рэнди происходит ровно то же самое.
- Я помню.
Ему немного сложно дышать, а в комнате воцаряется тишина кафедрального собора.
- Мне нравились эти сцены, - нежно говорит Гейл, - когда ты был там со мной. В этом странном и улётном месте.
Всё, что есть в Рэнди жёсткого и математически выверенного, в мгновение становится иррациональным и беззащитным. Гейл сминает его оборону.
- Это потому что ты сам странный и улётный, Гейл.
- Ну да, - сглатывает, отводит глаза, а потом приподнимает бровь и снова смотрит на Рэнди, подавляя его своим очарованием. - Я скучаю по всему этому.
Рэнди тоже скучает. Не по Канаде, не по съемкам и уж тем более не по своему персонажу. Но он крепко уяснил, что их не так много и они чрезвычайно ценны, эти моменты, когда твоя профессия возносит тебя на уровень такой близости, которую не раз переживали они с Гейлом. И не важно, что результатом этих моментов стал телесериал, потому что когда ты играешь роль и достигаешь этой высоты, то всё остальное уже не важно. Поэтому Рэнди шепчет в ответ: «Я тоже по тебе скучал», и объятие имеет привкус горечи. Зато улыбка Гейла, эта его улыбка «я огромная дикая кошка и я это знал» определённо несёт привкус победы.
Рэнди не помнит, в какой момент засыпает прямо там на диване. Просыпается он со следами от подушки на щеке и всклокоченными волосами. И чувством мира и спокойствия где-то внутри.
Длится это недолго.
Конец первой части.
(1) В 2006 г вице-президент США Дик Чейни по неосторожности выстрелил с близкого расстояния в своего компаньона по охоте.
(2) Популярный соус итальянской кухни на основе оливкового масла, базилика и сыра. Обычно песто продаётся в маленьких баночках и имеет специфический зелёный цвет.
(3) Популярная по всему миру марка начос
(4) Бродвейский мюзикл про времена и жизнь Вольфганга Амадея Моцарта.
(5) Оф Бродвей и оф-оф Бродвей - экспериментальные театры, удалённые от Бродвея, часто ставящие пьесы неизвестных авторов.
(6) Deadwoo. (2004 - 2006) Сериал о жизни Дикого Запада . Гейл играет Уайта Эрпа.
(7) Vanished/ Пропавшая. Сериал 2006 г.
(8) Игра, суть которой заключается в том, чтобы по нарисованному фрагменту, догадаться, что загадала команда противника.
-
-
21.07.2009 в 13:45Жду продолжения!
-
-
21.07.2009 в 13:54Насчет ООС - не знаю, в персонажей прямо верится. Супер, буду ждать продолжения.
Да, и перевод отличный.
-
-
21.07.2009 в 14:37замечательное начало! браво автору и переводчику!
-
-
21.07.2009 в 14:57-
-
21.07.2009 в 16:56Andrew_Clean Спасибо, Энди) На автора, представь себе, были наезды по поводу ООСа)))) Теперь она практически везде этот дисклаймер лепит, хотя ИМХО она просто отлично придерживается канона, всегда и в РПС, и в фиках хорошая база на основе канона или реальных событиях.
-
-
21.07.2009 в 18:59проду!
-
-
21.07.2009 в 20:19-
-
21.07.2009 в 22:37Как и все жду проду с нетерпением!!)))
-
-
21.07.2009 в 23:25На автора, представь себе, были наезды по поводу ООСа
О, блин, все прям лично знакомы с Гейлом и Рэнди, чтобы судить об их характерах
С другой стороны, отмаза хорошая.
-
-
22.07.2009 в 01:51Рэнди страннее Гейла.
Скорее проду! Может там будет объяснение=))
-
-
22.07.2009 в 11:48-
-
22.07.2009 в 17:13-
-
23.07.2009 в 11:21django Почему не может? Ещё как может
-
-
23.07.2009 в 11:38но прекрасно.
и про марихуановую поволоку в глазах и про длиннющую спину и про изгиб поясницы и про рэнди будет пытаться лизнуть его во сне.
спасибо большое.
-
-
23.07.2009 в 11:43да я знаю
-
-
23.07.2009 в 11:48я надеюсь, это не последний ваш перевод?
-
-
23.07.2009 в 22:38-
-
24.07.2009 в 08:25tamarix08 Ну, я тоже надеюсь)
-
-
24.07.2009 в 11:33-
-
24.07.2009 в 18:47-
-
24.07.2009 в 19:00-
-
24.07.2009 в 19:21-
-
24.07.2009 в 23:01частенько имя Гейла можно найти в паре с упоминанием травки и алкоголя
Серьезно? А например? Я конечно не прошу ссылку, но хотя бы своими словами, как это звучит?
Мне попадплось только паре с мотоциклами
-
-
28.07.2009 в 00:46-
-
28.07.2009 в 00:53Вторая часть вас не разочарует
-
-
28.07.2009 в 00:55-
-
28.07.2009 в 01:30Честно говоря, я не в курсе о причинах задержки. Скорее всего, все упирается в нехватку времени)
-
-
28.07.2009 в 01:32-
-
28.07.2009 в 15:40Since the ending of Queer as Folk, Gale and his former co-star, Hal Sparks, are rumoured to be on unfriendly terms. The details of the alleged feud are unknown, however fans have speculated that some of Mr. Sparks' public comments have been insensitive to the homosexual lifestyle, and that he has been overstated in his attempts to assure his audience that he is a heterosexual, possibly offending Mr. Harold. Others have suggested that the feud stems from Mr. Sparks' refusal to use mind-altering substances and take care of his body, while Mr. Harold is rumoured to make common use of marijuana and alcohol.
Это совершенно ничего не подтверждает и не опровергает, но ведь именно из таких вот заметочек и черпаются фишки для образов героев))
Очень извиняюсь, помню, что обещала в понедельник повесить, но только с делами разгреблась. Фуф. Приступим))